Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

Усталости господин Реньо не ощущал. Убегающий явно был рыцарем, судя по доспехам, далеко не бедным, а значит, мог заплатить за себя хороший выкуп, поэтому оруженосец и не думал прекращать погоню. Он только задержался ненадолго, чтобы поразить, то ли слуг, то ли оруженосцев богатого англичанина, которые пытались его остановить, и продолжал преследование, неотвратимый, как сама Судьба!

Наконец, английский рыцарь не выдержал. Тяжело дыша он остановился и оперся на меч, чтобы не упасть. Его лицо, повёрнутое к преследователю, выражало такую муку, что господин Реньо тоже остановился, великодушно давая противнику возможность продышаться.

– Кто вы, сударь? – облизнув пересохшие губы, спросил англичанин на хорошем французском. – Вы рыцарь?

Реньо еле заметно усмехнулся.

– А какая разница?

Англичанин глубоко, как мог, вдохнул и выпрямился.

– Я – граф Поул, младший брат лорда Саффолка. Мне можно сдаться только рыцарю.

– Увы, – развёл руками Реньо, – не повезло тебе, милорд, я всего лишь оруженосец.

Он пошёл было вперёд, чтобы забрать у графа меч, но тот предостерегающе поднял руку.

– Я не могу вам сдаться, и не могу с вами биться.., и по своему положению, и потому, что сил совсем не осталось… Но, если вы подойдёте и преклоните колено… Моё положение не позволяет мне сражаться с вами, зато даёт право произвести вас в рыцари прямо здесь, чтобы сдаться вам с честью…38

У Реньо перехватило дыхание. Он так давно верой и правдой служил своему сюзерену с одной единственной мечтой… И эта мечта готова была осуществиться прямо сейчас!.. И, даже, если это ловушка…

Хотя, нет! Англичанин ли, француз ли, рыцарь всегда остаётся рыцарем! В конце концов, Ричард Львиное Сердце тоже был англичанином, однако упрекнуть его в чём-либо, идущем вразрез с благородными клятвами, не осмеливался никто, даже мусульмане, с которыми он воевал! А Реньо, не мусульманин. Он знает, что такое рыцарское слово, потому что сам своё всегда держал, пусть, порой, и в ущерб себе же. Но, коли был честен во всём и всегда, то и теперь не следует впадать в грех гордыни и подозревать бесчестье в другом!

Не колеблясь ни мгновения, господин Реньо преклонил колено, низко опустив голову. Ослабевшая рука Поула крепче перехватила меч.

– Судя по всему, мне не придётся жалеть о том, что будет сделано.., – сказал он, как будто смог прочитать мысли оруженосца.

Острое лезвие холодно сверкнуло над плечом Реньо.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, и святого великомученика Георгия, жалую тебя рыцарем, – произнёс ритуальную фразу англичанин.

Потом развернул оружие остриём вниз.

– Встань, теперь ты рыцарь; прими меня на выкуп.

Реньо поднялся.

– Если желаете, милорд, я дам вам время отдышаться, а потом мы можем сразиться в честном поединке, раз уж теперь вам это можно.

Вместо ответа англичанин посмотрел в сторону форта, охваченного пылью от рушащихся построек и дымом от начинающегося внутри пожара. Вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Тогда обопритесь на мою руку – легче будет идти.

Но граф отказался и от этого. Сделал несколько неуверенных шагов, потом снова остановился.

– Скажите, мессир… Только честно.., – тихо спросил он, – вы на самом деле верите, что эта ваша Дева… от Господа?

В этот момент ветер, разносящий по округе пепел и дым, донёс до них, ставший уже победным, клич французов «С нами Бог!».

– Вот и ответ, милорд, – сказал Реньо. – И, поверьте рыцарскому слову, сомневаться в этом не надо бы никому.

* * *

Кровавый закат повис над фортом святого Августина отражением его догорающих останков. Последние багровые отсветы медленно скользили по крошечному пятачку земли, на котором весь сегодняшний день бились, копошились толпы людей, не так уж и ненавидящих друг друга, но всё же друг друга убивающих ради обладания этим крошечным земельным островком…

Теперь здесь было относительно тихо – среди мёртвых бродили священники, отыскивая умирающих, чтобы дать им возможность достойно перейти в мир иной, за ними шли солдаты, отыскивающие раненных и скорбные похоронные бригады. Тут же, рядом, радовались освобождению пленённые когда-то и освобождённые сегодня французы.., то есть, происходило всё то, что обычно и происходит после кровавого, изнурительного боя. И только совсем в отдалении, там, где сгрудились, словно прикрывая собой что-то, свита командующего и все знатные командиры, картина наблюдалась непривычная…

– Я не позволю вести неотдохнувших солдат на новый штурм, не дождавшись подкрепления из Блуа! Ты сама видела, что сегодня творилось! А Турель не форт! Это кре-по-сть! И удерживают её лучшие рыцари Англии! Даже со свежими силами я бы не поручился за успех, а теперь и подавно! И, если ты снова.., если опять..! Не знаю… Связать тебя, что ли?!…

Уже битый час Бастард уговаривал Жанну, то и дело срываясь на крик, из-за которого, впрочем, не сильно волновался, потому что предварительно, пока никто не видел, утащил её, как провинившуюся девчонку, в небольшое уцелевшее здание, в котором временно разместил свой штаб. Остальных командиров он выставил за дверь. Но, стоя снаружи, они всё прекрасно слышали и, коротко переглянувшись друг с другом, отводили глаза, чтобы осмотреться – не слышит ли кто-либо ещё?..

Дело в том, что утром Жанна сама повела солдат в атаку, не дожидаясь сигнала от командующего. И ему, действительно, пришлось догонять своё войско, сгорая от стыда!

За саму битву Бастарду краснеть не приходилось – сражаться он умел. Но, когда всё закончилось.., когда, опустив меч, он осмотрел поле битвы, засеянное трупами, в голове была только одна мысль – дальше двигаться невозможно!

Однако Жанна.., эта невозможная Жанна, ни за что не хотела останавливаться! Снова смотрела упрямо, поджимая верхнюю губу точно так же, как это делал сам Бастард, намереваясь стоять на своём… И всякий раз, глядя с ожесточением на это зеркальное отражение собственного упрямства, он срывался на крик, с отчаянием понимая, что изменить этим ничего не сможет.

– Солдаты сами хотят идти в бой.

Вот и всё, что она твердила в ответ.

Хорошо, что не заикалась больше о воле Господней, иначе Бастард навеки загубил бы душу самым страшным богохульством! Но это мало что меняло. Крича и ругаясь, командующий чувствовал себя бьющимся о глухую стену. А хуже всего было то, что армия – его армия, которой следовало отдохнуть, – на самом деле готова была идти за Жанной дальше, на Турель, словно сегодняшний кровавый день её нисколько не утомил! Но, здравый смысл, знание военного дела, опыт, чёрт возьми! – всё говорило о том, что крепость им с наскока не взять! И останется, либо положить всех под её стенами, либо с позором отступить.

– Не ты ли рыдала о французской крови, которая прольётся? Так вот, пойди, посмотри! Здесь пока только ручьи, но, если мы сейчас пойдём на крепость, польётся целая река! Ты этого хочешь?!

– Я хочу выполнить волю Господа.

Ну, всё!

Бастард хлопнул себя по бокам.

– Не могу больше!.. Я не желаю ни видеть, ни слышать тебя на совете. Иди и отдохни сама… Может быть утром, на свежую голову, поймёшь, наконец, что человеческие силы не безграничны…

Мгновение Жанна смотрела на командующего – без обиды, бех гнева, но и без вопроса – потом послушно повернулась и вышла вон. Не глядя на расступившихся командиров, кивнула д'Олону, чтобы проводил туда, где с отцом Паскералем он устроил ей временное пристанище, и пошла, сердито пробормотав только одно:

– Моя голова ясна и утром, и вечером…

В своей палатке, сооружённой из воткнутых в землю алебард и натянутого на них полотнища, она села, сцепила руки, немного подумала, глядя перед собой, и твёрдо сказала отцу Паскералю:

– Завтра утром, падре, придётся встать совсем рано. Исповедуете меня, потом отслужите мессу для меня и моих солдат…

– А что потом, Жанна? – чувствуя смятение в душе спросил духовник.

– Потом пойдём в атаку на Турель.

Орлеан

(6, 7 мая 1429 года)

Как бы ни была крепка дверь в комендантских покоях, окна, выходящие в тихий переулок, были достаточно низкими. Поэтому, не успел ещё отряд ополчения выехать за восточные ворота, Клод уже стояла на земле, отряхивая изодранные при спуске руки. Но спуститься – это только полдела. Теперь надо было решить, каким образом вернуться во французский лагерь, и тут-то начинались проблемы. Самостоятельно девушка нипочём бы не переправилась. Она не умела плавать и безумно боялась воды, а лодка, в которой они с господином Реньо переправлялись накануне, дала течь ещё по дороге сюда и для обратного пути не годилась. Но даже если бы и удалось как-то заделать щель в днище и в одиночку каким-то образом побороть свой страх, Клод прекрасно понимала, что, во-первых, за ворота просто так её никто не выпустит, и, во-вторых, с тяжёлыми вёслами возде илистого берега ей одной не справиться ни за что.